Я закрываю дверь кабинета по привычке мягко, словно прикладывая створку к проему. Мерзкая привычка - хлопать дверями! Как будто выражение "выбить дурь". Выбейте дурь из этого говнюка!
Секретарша не удостаивает меня вниманием. Да и с чего бы? Но я чувствую спиной, как она бросает мне вслед недоуменный взгляд. Я не похож на обычных визитеров. Но через не-сколько секунд, после того как я закрою вторую дверь, она забудет обо мне так же прочно, как прочен авторитет ее шефа.
Он похож своей формой на грушу. Глубоко укорененный в своем кожаном кресле. "Камен-ная задница". Так выражались, в свое время, про Молотова, но этому до Молотова далеко. Слишком аляповат галстук, слишком потные залысины, слишком банален взгляд маленьких свиных глазок. Как я был с ним вежлив! Даже подобострастен. По началу. Я всегда таков в на-чале. Надо дать человеку шанс. Это мой жизненный принцип. Возможно, ты ошибаешься, воз-можно, произойдет чудо, и "винтик" закрутится самостоятельно. Можно назвать это идеализ-мом. Я так не считаю. Иногда кто-нибудь из них вспоминает про свои обязательства. Правда, редко.
С такими, как я, такие, как он, обычно общаются не слишком-то любезно. Но я предостав-ляю им это удовольствие в начале разговора. Я смотрю глазами просителя и говорю тихо и не-ровно. Потом я бросаю намек. Всего один слабый маленький намек, словно шелест листьев в набежавшем ветерке. Но они понимают. Они сразу понимают. И это может означать только одно - что они всегда ждут, когда кто-нибудь скажет эти слова. Ждут подсознательно, подоз-ревая каждого, даже такого, как я. Бывает, я позволяю себе поиграть с ними. Сделать вид, что я не говорил ничего такого. А потом, после минутного облегчения, огорошить снова, теперь уже явно и в лоб. После этого обычно начинается торг…
Впрочем, слишком много внимания моей работе. Мои "разруливания" всяких разных про-блем не стоят того, чтобы заострять на них взгляд. Чей бы-то ни было.
Я спускаюсь по широкой лестнице и не спеша прохожу мимо охранника у дверей внизу. Я бросаю ему "до свидания", и это - лучший способ не выделяться из толпы. Он кивает и смот-рит мимо меня осоловевшим взглядом, бормоча что-то, больше похожее на "свдвс".
Ступеньки у подъезда учреждения переходят в небольшую очищенную от грязи площадку, позволяющую добраться без потерь всего лишь до служебных и личных авто. Я гляжу по сто-ронам. Черт бы побрал гребаную весну! Всё, на что она способна - хорошенько нагадить прямо себе под ноги! Воздух словно дышит заразой. При каждом вздохе ощущаешь, как в тебя входит новая порция. Неведомое, не выделенное пока наукой вещество, называемое запахом весны. Внизу смесь из недотаявшего снега, черного, словно покрытого смолой, и хлюпающей грязи особенного, весеннего сорта, обладающего неизменной прилипчивостью. Автолюбители рас-чехляют машины и начинают бороздить просторы глубоких луж, отчего снежные валки по бо-кам дороги забрызганы аж до самых стен домов. Деревья неопрятны. Они бурлят изнутри. Они почти живые в апреле. От этого становится не по себе. Как будто оживает нечто совсем совсем не долженствующее оживать.
Я бреду к метро. Мне не нужна машина. Вся моя работа заключена в центральной части города. Да, я там не живу, но метро всё равно быстрее. Мой плащ наверняка сзади весь в отме-тинах грязи, которая на черном фоне вдруг начинает как назло быстро светлеть, засыхая. Но я всё равно не люблю автомобили. Наверное, в современном городе нет ничего более уродливо-го, чем эти кучи промасленного металлолома.
В метро чувствуешь себя, как нога в тесном ботинке. Удушливо и тоскливо. Вагоны снача-ла раздражают своим визжанием, пока подъезжают к платформе, потом встречают толпой тем-ного оттенка, насыщенной усталой злобой на городские транспортные удобства. Каждый знает, что окружающие так же страдают, как и он, но кто из людей считает чужие страдания равными своим?
Я вливаюсь в толпу, на время поневоле становлюсь ее частью. Лучше совсем растворится, чтобы раздражение не ело изнутри, катаясь по нервам. Я словно повисаю в коричневом про-странстве, отключаюсь, закрывая глаза, терпение мое подобно гибкому стержню. Опираюсь на него и провожу одни из самых неприятных минут на дню.
Потом пересадка, выскакиваю из вагона, как пробка из бутылки, несусь по мраморным, гранитным коридорам. "В переходах подземных станций…" - выплывает в голове старая пе-сенка. "Арбатская" встречает в очередной раз ощущением монументального величия. Одного конца станции не видно из другого. Топчу, топчу гранит, уверенно, по центру зала. Эскалатор ближе, ближе, наконец залезаю на него и хмуро уставляюсь в спину впереди себя, стараясь не задевать рукавом скользящую рядом полоску пластика. Сверху звенит летящая мелочь. Лучше бы кинули стодолларовую бумажку. Было бы веселее наблюдать со стороны.
Вот я и снова на улице. Пустые лотки продавщиц хот-догов. Будний день, три часа, народу маловато для бойкой торговли. Шлепаю по асфальту. Тысячи подошв делают эти тротуары чистыми даже весной. Двигаюсь по Калининскому (черта с два меня заставят говорить Новый Арбат!), понемногу проветриваю голову. Хорошо сложившийся день сегодня. Если бы еще сейчас в книжном повезло…
"Книжный мир". Большой бестолковый магазин. Каждая продавщица перед своим компь-ютером. Но найти всё равно ничего невозможно. Хорошо еще, что то, что я ищу, всегда в од-ном и том же месте. Прохожу в детский отдел через турникеты. Каждый раз, когда приходится это делать, ловлю себя на мысли, что постоянно жду - ну, вот-вот сработают. Я, наверное, пре-ступник по натуре. Законопослушания во мне нет и в помине. С чего бы это?
Одинаковые книжки с огромным, в пол-обложки именем сверху. Вот и они. Копаюсь. Пе-рекладываю, стремительно перелистываю страницы. Нет. Нет. Нет. Ничего нового. А! Вот она. Стоит торцом, сразу не разглядишь. Одна осталась. Хватаю с жадностью золотоискателя. На-верное, если посмотреть со стороны - у меня сейчас горят глаза. Куда девается всё рабочее притворство! Новая, только месяц назад написанная. Что-то нам поведается в этот раз? Поло-жительно, сегодня удачный день.
У кассы бережно лезу во внутренний карман, потому что в плаще остался всего лишь зава-лявшийся червонец и мелочь. Рука касается холодного металла беретты. Задвигаю ее плотнее внутрь. С победным видом опускаю книжку в пакет и шествую мимо охранника у турникета, как человек, выполнивший свой главный жизненный долг. Теперь и весна нипочем!
К концу поездки народу поубавляется, и мне удается прислониться к блестящему поручню рядом с входными дверями. Усталые ноги получают некоторое отдохновение. Лезу в пакет. Сначала надо изучить рисуночки. Улыбка рвется наружу. Стараюсь сдерживаться. Ни к чему это. Взрослый господин с детской книжечкой, улыбающийся светлой улыбкой - это, пожалуй, слишком для московского метро!
"…конечная. Просьба освободить вагоны". Освобождаю. Все дружно несутся к узким ле-стницам. Снова попадаю в толпу, выливаюсь вместе с ней в подземный переход. Теперь стара-юсь двигаться быстро, огибая бабок, торгующих всяким барахлом у стен перехода. Сверху грохочет электричка. Проскакиваю мимо турникетчиков, размахивая левой "ксивой". Ехать всего две остановки, но пробежаться за отходящей электричкой - дело святое! В вагоне не удерживаюсь и достаю книжку снова. Картинки, как всегда, соответствуют содержанию.
Когда я вваливаюсь в квартиру, то туалет сразу же гостеприимно принимает меня прямо в плаще и ботинках. Это такое счастье - иметь иногда возможность получить удовольствие даже от такого скромного удовлетворения собственных потребностей! Хотя следовало бы сделать это еще в Управлении. Тогда не пришлось бы последний отрезок пути преодолевать едва ли не бегом.
Бросаю плащ на вешалку. Он мешком падает на натоптанный мною же пол. Металлическая цепочка в который раз повисает, выскочив из звена. Ругаюсь коротко, но увесисто. И вешаю плащ на воротник. В комнате первым делом извлекаю из пакета ананасовый сок, купленный по дороге, и жадно пью большими глотками. Кажется, нормальное дыхание восстановлено. Те-перь только скинуть костюм, и можно начинать жить.
Бросаю беретту на диван. Давно бы надо от нее избавиться. Достать себе другое оружие. Всякий раз от мысли, что я сделал ею тринадцать месяцев назад меня бросает в ледяной пот. Но что-то постоянно меня удерживает. Я, пожалуй, понимаю - что. Это своего рода внутрен-няя епитимья - наказание за содеянное. Мучайся вот с ней теперь!
Надо бы ее почистить… Сегодня среда. Знающие люди говорят, что чистить оружие следу-ет каждый день. Но меня на такое никогда не хватало. Раз в неделю - не чаще. А! Завтра почи-щу. Сегодня день новой книжки. Ничего не должно отвлекать меня от этого наслаждения. Тем более, всякие мерзкие воспоминания.
Сажусь на диван, прямо напротив фотографии и кладу книжку на колени. Фотография су-ществует сейчас только, как цветное пятно в моих близоруких глазах. Водружаю очки и впи-ваюсь взглядом в картонный прямоугольник. В который раз. Интересно, если сложить всё то время, которое я смотрел в него, сколько выйдет в общей сложности? Неделя? Может, больше? Похож на поляроидный снимок, только крупнее. Немного, но крупнее.
Два человека, выхваченные вспышкой из темного заснеженного пространства переулка. Два совсем еще молодых человека. Два подростка. Девочка и мальчик лет по тринадцати. Она в белой шубке из песца, он в теплой синей куртке с капюшоном. Оба без головных уборов, смеющиеся, похожие на брата с сестрой.
Однако сколько уж можно, в конце концов? Я уже и так наизусть знаю каждую точку на этой фотографии. Особенно после того, как отсканировал. Пора приступать к новой книжке.


Два часа. Два часа и обложка закрывается. Отправляйся на полку к шестнадцати своим предшественницам. Автор, как всегда, в своем репертуаре. Первое впечатление, как от паро-дии. Посмеялись, порадовались за героиню, поскучали над сюжетом - и всё. Наслаждение за-кончено. А зацепки я буду искать позже. Когда будет подходящее время. Пора снова заняться работой.
Нажимаю большим пальцем правой ноги на кнопку "пилота" под столом. Вентиляторы на-чинают шуметь, и компьютер оживает. Несколько заставок, составленных из "шкатулки Ле-маршана" великого и ужасного Баркера. Черный экран передо мной с вращающейся шкатулкой посередине. Запускаю "Ворд", и пошло-поехало! Официальные письма. Параллельно включаю музыку и на фоне группы "STOA" погружаюсь в работу. Сижу до восьми вечера. Прерываясь только на "покушать".
Наконец, мне это надоедает. Бросаю, выключаю "Ворд" и снова смотрю на фотографию. Наверное, мне это никогда не надоест. Впрочем, не так уж много времени прошло. Всего ка-ких-то три месяца. И это - единственное реальное доказательство, в конце-то концов! Если не считать старых писем в девяносто первом.
Звонок телефона. Поднимаю трубку, звонит Катерина. Начинает жаловаться на жизнь. Поддакиваю. Возражать или наставлять ее бесполезно. Просто пропустит мимо ушей. Выслу-шиваю ее в течение пятидесяти минут. Удивительная женщина! Действительно считает, что в ее проблемах виновато всё, кроме нее самой. Обычно женщины слушают мои советы. Эта - нет. Ну и ладно. "Пусть спасет лишь того, кого можно спасти…"
Через пять минут телефон опять трезвонит. На этот раз хороший звонок, нужный. Мой друг. Я жду от него вестей. Сразу орет, что до меня не дозвониться, что скоро меня будет еще трудней достать, чем его. Ну, это он явно преувеличивает. Мне до его недоступности далеко! Он у нас депутат. Правой ориентации. Сколько мы с ним, либералом, ругались в свое время, трудно описать! Сейчас это всё давно позади. Он не кидает камни в монархии, я не заикаюсь о "дерьмократах". Он наивен в своей слепой вере в западные ценности, но это не отбирает у него изрядной доли здорового цинизма.
Сперва говорим о всякой ерунде. Это - как ритуал. Глупый и привязчивый. Но никуда от него не уйти. Наконец, он первый не выдерживает. Спрашивает, собираюсь ли я выполнить наш давешний уговор. Значит хорошие новости. Подтверждаю ему нерушимость собственного слова. Тогда и у него вроде бы как всё в порядке. Он договорился на счет экспертизы. Это ему стоило некоторых усилий, конечно, но всё же не таких весомых, как то, что он получит взамен.
Я попросил его недели две назад найти возможность сделать экспертизу фотографии. Ему это гораздо проще с его удостоверением. Он, как обычно, сослался на занятость, но я ударил его в самое слабое место. Он коллекционер, собирает автомобильные модельки. У него их штук пятьсот уже, если я не ошибаюсь. Он их даже через Интернет умудряется заказывать из других стран. А у меня на шкафу стоит "Порш-356В" шестьдесят второго года. И изготовлен-ный не какой-то там паршивой "Бураго" и даже не "Матчбокс". А самый настоящий "Поттер". Такая штучка даже в клубе долларов на четыреста потянет. Мой друг давно на нее глаз поло-жил. Но мне-то она задаром досталась, в подарок получил, потому и не хотел расставаться. А тут решил пожертвовать. Продам, говорю, взамен на договоренность об экспертизе. Так бы от-дал, да он - человек богатый, прирабатывает на продаже информации, заплатит!
Что ж, новости действительно неплохие! Наконец-то у меня будет хоть кое-что. Тогда я смогу кое-кому это кое-что предъявить. Может этому кое-кому и удастся отвертеться, но я так не думаю!
Я снова беру фотографию в руки и всматриваюсь в один из переулков позади ГУМа. Три месяца назад. В новый год. В новый, двухтысячный год!
Мы шли с Ольгой от Лубянки к Красной площади и оба были очень навеселе! Я от водки, а она - скорее от ощущения праздника, чем от шампанского. Навеселе и веселые - дальше неку-да. Время было без четверти двенадцать, народ валил валом, большинство - сильно похожие на нас. Непрерывные взрывы китайской пиротехники уже превратились в некий фон для общего гула громкой речи подвыпивших людей. Иногда сквозь него диссонансом прорывался визгли-вый выкрик какой-нибудь совсем уж пьяной девицы. Народ тащил бутылки с шампанским и особо крупные "ракетные заряды" на главную площадь страны.
Ольга была одержима идеей хорошенько извалять меня в сугробе побольше. Но из-за почти полного отсутствия оных на улице Никольской, ей пришлось довольствоваться обычным обки-дыванием меня снежками. Погода была очень неплоха, и занятие это превращалось скорее в удовольствие. Мы уже почти дошли до ГУМа, когда я услышал имя "Алиса" в двух шагах сле-ва от меня. Разумеется, меня это нимало не удивило. В определенный период у нас появилось полно Алис. Но имя это оказывает на меня моментальное воздействие, независимо от того, ко-му оно принадлежит. Как будто срабатывает некий механизм. Я тут же настораживаюсь. Я по-вернул голову и бросил обычный взгляд, окидывая им толпу. Я ожидал, что немедленно отвер-нусь. Так, просто любопытство и всё.
Ничего особенного я и не увидел. У меня зрение - четыре диоптрии. Просто двух подрост-ков. Практически со спины. Я отвернулся бы, если бы они молчали. Но они говорили. И то, что они говорили, заставило меня не только целиком обратиться в слух и полезть в карман за очками, но моментально протрезветь. Я это четко запомнил. В голове вдруг настала чистая, звенящая тишина, и я неожиданно почувствовал, как замерзаю. Парень сказал весело: "Кажет-ся, я наконец проникаюсь общей атмосферой. Трудновато после нашей жары". Девчонка отве-тила: "Ты прав, Паша. Мне этого как раз и не хватало. Почему у нас люди так не веселятся?" "Где ж это ты видела в нашей Москве такую толпу пьяниц одновременно?!" Эта последняя фраза была произнесена парнем так задорно и с такой иронией, что они оба принялись хохо-тать.
Казалось бы, ничего особенного. Но, если вдуматься…
Я напялил очки и смотрел на хохочущих так, что со стороны производил, наверное, чело-века, увидевшего привидение. Я почувствовал, что мне, наконец, повезло. Именно мне. При-знаться, я верил, что заслужил это. Кто, кроме меня мог заслужить это больше?! Я всю свою жизнь ждал чего-нибудь подобного. Даже пытался что-то сделать, как-то приблизить… Я ощущал, как Москва пропала. И двухтысячный тоже пропал. Всё, всё пропало вокруг. Я глубо-ко дышал зимним воздухом, ел его, проглатывая огромными кусками и весь сфокусировался, подобно линзе, на двоих из толпы. Идущих в толпе, принадлежащих ей и не принадлежащих одновременно, отделенных, словно цветы от корней. Я забыл обо всем… И получил снежком по затылку.
Представьте себе мое состояние. Это было страшно неожиданно! Ольга была рядом со мной, но я уже был не с ней. Я ничего уже не хотел, кроме того, чтобы следовать за этой странной парой и ловить всё. ВСЁ! Мой рассудок и мое тело больше мне не принадлежали. Я повернулся и, взглянув в ее смеющееся лицо с тонкими чертами, рявкнул что-то абсолютно невразумительное. Я был так взбешен на то, что меня оторвали от наблюдения, что даже не смог найти хоть какие-то слова. Она всё еще была пьяна. Она не понимала. Схватила меня за рукав и принялась раскачивать. В это время парочка отошла от меня достаточно далеко. Я яро-стно рванулся вперед, увидел мелькающую белую шубку среди толпы, золотые волосы и при-нялся быстро пробираться в том направлении. Ольга, наверное, подумала, что я решил поиг-рать с ней. Отголоском сознания я услышал, как она засмеялась, выкрикнула что-то и броси-лась за мной.
Она догнала меня, когда я приблизился к моим "призракам" достаточно близко и уже на-чал разбирать их голоса. Мы уже почти прошли ГУМ, и Красная расступалась впереди, откры-вая невероятную толпу, над которой то тут, то там взлетали разнообразные предметы. От про-бок шампанского, до шапок и даже бутылок. Ольга прыгнула, упершись ладонями мне в плечи, моя нога заскользила, и я грохнулся на спину. Ее мечта исполнилась, она всё-таки смогла хо-рошо меня извалять. Но вот то, что произошло дальше, она вряд ли предвидела.
Я вскочил, как подброшенная пружина. Моя шапка валялась на льду мостовой, я забыл про нее напрочь. Меня трясло от бешенства. Я выдохнул несколько матерных слов, потому что со-рвалось дыхание, и их она еще не услышала. Но вот потом!.. Потом я обрушил на Ольгу весь словарный запас. Девушку, которая в своей жизни не произнесла ничего резче слова "кретин". Лейтмотивом моей речи было: "Отвяжись от меня!"
Будь она трезвой, она бы немедленно убежала в слезах. Но она была навеселе, ее мозг реа-гировал не так быстро. Она просто еще не могла поверить в случившееся. Она купалась в ново-годней атмосфере, она была счастлива, она строила планы на праздники. Минуту назад я тоже был совершенно счастлив. Возможно, она уверяла себя, что ей показалось. Я просто не мог так себя вести. Я никогда так себя не вел. Никогда за два года нашего знакомства.
Она протянула ко мне руки. Ее жест был буквально умоляющим, в глазах уже застыли сле-зы. Она как будто хотела сказать: "Подтверди, что мне просто показалось". Но этим она взбе-сила меня еще больше. Я думал только об одном. ОНИ уходят! Я упускаю их! Я оттеснил ее к стене дома и снова выкрикнул, чтобы она отвязалась от меня. И повернулся, чтобы бежать за ними. Она отчаянно крикнула что-то вроде: "Что с тобой?" и схватила за плечо. Тогда я снова начал ругаться и - о, господь милосердный! - я ударил ее! Ольгу, которой я целовал ноги и твердил, что умру без нее. Кулаком в грудь. Она отлетела к стене и села на снег. Ее черные во-лосы рассыпались по плечам. Я повернулся и побежал.
Но было поздно. Парочка уже вошла на площадь. На эту чертову площадь, где народу бы-ло, как сельдей в бочке. Я еще метался среди толпы, силясь увидеть белоснежный мех песца и золотые локоны. Но уже не верил, что смогу их найти. Слишком, слишком поздно! И в этот момент начали бить куранты.
Это был самый странный новый год из всех, что я встречал и, наверное, встречу. Я поднял лицо к небу и закричал. Мой крик потонул в восторженном вопле тысяч глоток и взрывах пе-тард. По моим щекам текли слезы. Слезы самой горькой в жизни обиды и самой большой радо-сти одновременно. Теперь я точно знал! Больше не было глупых сомнений. Она сейчас стоит вместе со мной на этой же площади, в этой же толпе и так же кричит от восторга вместе со всеми. Самое прекрасное и совершенное существо ВСЕХ времен! Мы с ней в этот момент оли-цетворяли своеобразный мост. Между нашими мирами, между нынешним и грядущим. Потому что только мы знали об этом. Она - со своей стороны моста, я - со своей. В миг, соединяющий наши столетия. А я ведь ее даже толком-то не разглядел!
Что дальше? Как фотография оказалась в моих руках? Трудно в это поверить, но, наверное, в эту чудесную ночь некоторые вещи случались, скорее, вопреки всему, нежели благодаря.
Как только в моей душе прошел этот странный экстаз, соединение страдания и блаженства одновременно, площадь и толпа на ней мне тут же опротивела. Я выбрался из толпы и, совер-шенно потерянный, побрел по Ильинке в сторону Китай-города. Надо сказать, что Москва - часто совершенно поразительный город! Контрасты на каждом шагу. Это относится и к люд-ности. Здесь полно мест, где, свернув с проспекта, запруженного народом, внезапно попадаешь на совершенно безлюдную улицу. Казалось бы, сердце столицы, новый год, люди отмечают три нуля в дате, невероятная толпа. Но, пройдя по Ильинке всего каких-то метров сто, я вдруг обнаружил, что совершенно один. Слева и справа возвышались здания конца прошлого века, когда-то жилые, а теперь абсолютно темные и умершие на время праздников. В каждом подъ-езде размещались офисы и отделения кампаний. Нельзя сказать, что я был не рад. Наоборот, моя пустая голова не будоражилась ненужными впечатлениями. Удовлетворенный этим, весь в своих переживаниях, я медленно брел по заснеженной улице мимо фонарей, разливающих бе-лесый свет. Сегодня свершилось нечто, позволившее мне, наконец, слегка успокоиться. Пусть я упустил возможность приблизиться к тайне, но уже один факт ее физического существования согревал меня, как ничто до этого. Я смаковал это ощущение внутри себя, перекатывал его, му-солил как жвачку, снова и снова переживая немногие секунды приближения к запретному. По-ка не был вырван из этого состояния чьим-то громким смехом из-за угла переулка.
Я был раздосадован. Должно быть, какая-то парочка всё-таки забрела и в этот тихий уго-лок. Люди - как они мне надоели с их отвратительной привычкой лезть везде, оказываться в самых неожиданных местах, мешать одним своим присутствием! Неужели и эта прогулка бу-дет испорчена какими-нибудь подвыпившими приезжими?
Интересно, почему это я решил, что они приезжие? Да потому, что речь была хоть и чис-той, но не совсем похожей на обычную. "Должно быть, питерцы", - решил я про себя и порав-нялся с перекрестком.
Я не хотел даже смотреть на них. Но всё-таки посмотрел. Из любопытства. Бросил легкий взгляд в их сторону. Очки еще оставались на моих глазах. Я их немедленно узнал. Всё мое су-щество тут же охватила волна такого волнения, словно я почувствовал себя актером перед пер-вым выходом на сцену. Но я прошел дальше на деревянных ногах. Миновал перекресток. По инерции. И не только поэтому. Еще и из моей проклятой деликатности. Не могу я глазеть на людей! Даже на этих. Прошел и тут же остановился. Я не знал, что мне делать. Мысли бежали стремительной волной, еще быстрее, чем на работе в самой сложной ситуации. Тысячи вариан-тов возможных действий проскочили передо мной за несколько секунд. До этого я даже не по-дозревал, насколько плодовит может быть мозг. Мое дыхание почти остановилось, глаза рас-крылись в два раза шире, чем обычно, и я постоянно чувствовал, что время стремительно ус-кользает. В толпе я легко мог проследить за ними. Подойти я хоть вплотную, они бы меня не замечали. Но что мне делать теперь, в этих безлюдных переулках? А что если где-то здесь и расположена Машина? Что если они идут прямо к ней? Хотя они, вроде бы, никуда не шли. Просто стояли посередине улицы и, смеясь доставали что-то из сумки.
Когда я услышал топот ног за углом переулка, меня охватила паника. Я развернулся и мед-ленно пошел дальше. И услышал сзади запыхавшийся голос: "Как хорошо, что я вас догнал". Я обернулся. Мальчишка стоял передо мной и смотрел на меня с радостной улыбкой.
Признаться, я сперва не поверил его радости. Так уж я устроен, что не жду приятной реак-ции на себя любимого. Поэтому всё время ищу подвоха.
Он был высок для своего возраста, но не слишком. Одет в самую обычную зимнюю теплую куртку синего цвета с откинутым назад капюшоном и самые обычные черные джинсы. Всё это сидело на нем слегка мешковато. Из чего я заключил, что он худ. Впрочем, узкий подбородок и острые скулы говорили о том же. Что-то мне не верилось, что он специально надел одежду на два размера больше, как сейчас носят подростки. Не тот был покрой. Его короткие волосы то-порщились на макушке забавным хохолком. "Наверняка с утра никак не может его уложить", - подумал я с усмешкой. Выражение его овального лица было задиристым, хитроватым, но, од-новременно, необыкновенно мягким. Просто удивительно мягким! "Подвести бы глаза, под-красить губы, надеть парик на голову - будет вылитая девчонка", - решил я. Интересно, гово-рил ему кто-нибудь об этом?
"В чем дело?" - спросил я медленно. Язык не очень мне повиновался.
"Вы не могли бы нам помочь? А то мы забрели в эту пустотень, и некого попросить. Хо-рошо, что встретили хотя бы вас".
Меня резанула эта его "пустотень", но я не подал виду, а сиронизировал:
"Хотя бы меня! Хм, попытаюсь хоть на что-то сгодиться".
Не знаю, как меня в такой момент хватило на иронию, но мальчишка вдруг страшно сму-тился.
"Простите! Я не имел в виду, то, что вы хотели сказать".
"Перестань! - оборвал я его. - Чем тебе помочь?"
"Вы не могли бы нас сфотографировать?"
"Всего-то? - прищурился я. - Ну, на такое даже моих скромных усилий хватит".
Я завернул за угол вслед за ним. Она стояла буквально в нескольких шагах. Наверное, по-дошла, не дождавшись друга. Судя по тому, какой взгляд она на него бросила, я понял, что она слышала наш короткий диалог. Осуждает!
Я не смог удержаться от того, чтобы не впиться в ее лицо без всяких следов косметики своими горящими глазами. Она была такая, как я и ожидал. И, вместе с тем, абсолютно не та-кая. Я никогда не мог увидеть ее в своем воображении. Все мои попытки представить ее лицо оканчивались полным крахом. Я только всегда чувствовал ее на уровне какого-то тепла, словно расходящегося от нее волнами. Блаженного тепла, как от июньского солнца. Может быть еще на уровне осязания. Как что-то удивительно светлое и чистое, прикосновение к которому вы-зывает воспоминания раннего-раннего детства. Словом, я всю свою жизнь представлял себе Алису так, приблизительно, как это делает слепой. И тут я увидел ее глазами.
Я не ошибался в своих чувствах. От нее действительно исходило такое сильное ощущение обволакивающей душу доброты, что не хотелось покидать ее ни на секунду. Но ее внешность была мне абсолютно не знакома. Я никогда, ни в каких своих снах или видениях не видел ни этих голубых, широко распахнутых глаз с длинными ресницами и пытливым взором, ни ма-ленького аккуратного носика, ни пухлых, алых от мороза губ, в данный момент, упрекающе поджатых. Не видел я и не представлял себе, с какой быстротой меняется выражение на этом милом лице, полном внутреннего света. Так, будто она успевала заметить сразу всё вокруг. И своего виновато улыбающегося друга, и худого незнакомца в длинном черном пальто рядом с ним, с нелепыми очками на узком лице, и тишь пустого московского переулка, заполненного бледным мертвенным светом фонарей, и морозную замечательную ночь, которая потом будет вспоминаться еще долго, как странная картинка странного мира.
Она была ростом почти со своего друга, а ее золотистые волосы, похоже, были так же не-послушны, как и у него. Вот и сейчас тщательно причесанные локоны рассыпались свободны-ми волнами, колышась под легким ветерком. Легкая белоснежная шубка с пышным воротни-ком выглядела сшитой точно по фигуре, и туго затянутый пояс выдавал осиную талию девоч-ки. Она слегка переминалась с ноги на ногу, пританцовывая в высоких зимних сапожках и держала в красной от мороза ладони маленькую коричневую сумку. В другой руке было что-то черное и угловатое. Она улыбнулась мне и сказала очень просто и открыто: "Спасибо, что со-гласились нам помочь".
Черт побери, я до сих слышу этот голос! Звонкий, но с легчайшим оттенком характера.
"Сперва научите меня на что нажимать, - предупредил я, - я ни фига не смыслю в фотоап-паратах".
Я слишком поздно сообразил, что моя фраза может их насторожить, но, похоже, они со-вершенно не обратили внимания на возможный ее смысл. Разумеется, ну как они могли даже подозревать, что я способен что-то знать о них?! Просто прохожий - и не более.
Они оба наперебой бросились мне объяснять. Уже тогда мне пришла в голову мысль… По-этому я притворился полным тупицей. Я долго ничего не понимал в их объяснениях. И долго разглядывал аппарат. Похожий на обычный поляроид. Только гораздо меньше. Хотя, я дейст-вительно вообще не смыслю в фототехнике. Скорее всего, аппарат такой уже существовал. Че-го только японцы не придумают. Пойди, угонись за их изобретениями! Только я не верил, что внутри у него то, что там положено быть.
Они взобрались на ступеньки перед каким-то парадным подъездом прямо напротив фонаря, при этом беспрерывно толкаясь и хохоча.
"Темновато, - сказал я на всякий случай, - вы уверены, что получится?"
"Не волнуйтесь! - закричал парень. - Просто нажмите кнопку". Вот тут я догадался, что моя затея провалится. Я не смогу тайком сделать второй кадр, как бы мне этого ни хотелось. Пока первая фотография не вылезет, следующую не сделаешь, а к тому времени будет поздно.
Они обняли друг друга за талию. У меня сердце защемило. Как же это было прекрасно, о, господи! Я пожирал глазами их фигуры под козырьком подъезда и ловил себя на мысли, что не видел в жизни ничего более восхитительного. Именно в тот момент я понял, что они действи-тельно из другого мира. В самом полном смысле этого слова. Не знаю, может я чересчур эмо-ционален, но, клянусь, прекрасней зрелища, чем эти двое мне еще не приходилось видеть!
Сработала вспышка. Кадр полез почти сразу. "Еще?" - спросил я с тайной надеждой, но они уже бежали ко мне.
"Нет, достаточно, - сказала она, - мы и так слишком много нави… потратили кадров на свои незначительные персоны".
"Говори о себе, - с вызовом отозвался он, забирая у меня аппарат и пытаясь в бледном све-те рассмотреть получившийся кадр, - моя персона очень даже значительна. Я бы сказал, гран-диозна. Не примите за похвальбу, конечно", - улыбнулся он, обращаясь ко мне.
"Пашка, не выказывай своих прекрасных качеств хотя бы в гостях!" - воскликнула она со смехом.
"В гостях? - как бы удивился я. - Вы приезжие?"
"Приезжие, - живо отозвался он, не давая ей произнести ни слова, - решили встретить двухтысячный в столице".
"Ну и как вам столица?"
"Неплохо. Забавно немного, но, в целом, впечатления ожидаемые".
Я перестал осторожничать. Интересно, до какой степени откровенности они смогут дойти?
"Что, должно быть, пьяных слишком много?"
"Вы правы", - согласилась девочка, и я мысленно поздравил себя с победой.
"Что ж, извечная российская проблема! Всегда пили, всегда… будут пить".
"Наверное, все-таки, не всегда! - сказала она в ответ. - Да и раньше, в прошлом, тоже да-леко не… Я имею в виду, восемнадцатый век, девятнадцатый".
"Я понимаю", - произнес я с иронией. Тут я понял, что перехожу границу и перевел разго-вор на кадр.
"Отлично вышло", - с улыбкой произнес он, протягивая мне картонный прямоугольник.
"Да, - согласился я, - хороший у вас аппарат".
"Китайский!" - сказал он с долей гордости, и только героическое усилие позволило мне не улыбнуться. С историей экономических отношений у него явно было плоховато.
"Знаете, - промолвил я, сдвинув брови, как бы в размышлениях, - если вы приезжие, то вам надо обязательно сфотографировать самый уродливый памятник в Москве".
"Зачем же нам самый уродливый памятник?" - удивилась она.
"Забавно", - пожал я плечами.
"Алиса! - воскликнул он. - Мы обязательно должны его увидеть! Подумай, все ценные достопримечательности есть в любой презе, а вот всякие разные архитектурные неудачи и курьезы не сохраняются. Снесут и больше не увидишь никогда. Вроде пирамиды в Лувре. Это же гораздо интереснее!"
А он не лишен здравого смысла - этот парень! Только вот горяч. Проговаривается.
"Павел! - воскликнула она строго. - Какой пирамиды? Она же еще стоит на своем месте?!"
"Ах, ну, да!" - замялся он, а я одновременно с ним произнес: "Еще?"
"Так что же это за памятник?" - обратилась она ко мне с излишним энтузиазмом в голосе.
"Я имею в виду "Петра", конечно. Церетелевского. Ну, помните Шевчука: "Раскорячился монумент у пластмассового дома…"?
Похоже, мне уже понравилось издеваться над ними. Они переглянулись и молча закивали.
"Ну, вот, пройдитесь по набережной вдоль стены и дальше. Его издалека видно. Посреди реки это чудо торчит. Да еще и подсвечивается".
Они тут же заспорили о том, стоит идти или не стоит. Вроде бы как, время у них кончалось.
Признаться, я затеял бодягу с этим "Петром" только по одной причине. Мне надо было, чтобы они забыли про фотографию, которая до сих пор находилась в моей руке. Но они не за-были. Вспомнила она. Я молча наблюдал, как фотография перекочевывает в ее карман.
"Хорошо, нам пора", - сказала она, запихивая аппарат в сумку.
Я был в такой эйфории от этой встречи, от разговора, что даже не почувствовал разочаро-вания. Мне казалось, что я и так просто переполнен счастьем через край. Больше всё равно не влезло бы.
"Объясните еще раз, как туда пройти?" - спросил он.
"Пойдемте, я вам покажу".
Мы вышли из переулка снова на Ильинку, и я указал в сторону Кремля.
"Вернетесь по этой же улице на Красную площадь…"
Они смотрели за направлением моих жестов. Я стоял чуть сзади них, совсем близко и ощущал смесь запахов, оставленных шампунями на их волосах. Или что они там еще исполь-зуют… Я ловил последние ощущения. Их кивки, смену выражений на их лицах, короткие фра-зы, улыбки. А потом я сделал вторую отвратительную вещь за эту ночь. Они были слишком увлечены моими объяснениями. Настолько, что я смог вытащить фотографию из ее кармана.
Честное слово, я ни за что не стал бы этого делать, если б у меня вышло по-другому! Но я не мог с ней расстаться. Ни за что не мог! Пускай я буду чувствовать себя последней свиньей, но я должен иметь хотя бы крошечную частичку от того мира, которого так яростно жаждал.
Потом я долго смотрел, как они уходят. Назад, к переполненной площади, бодрыми шагами уверенных и радостных людей. В это время пошел снег. Легкий и пушистый. Он так сильно им соответствовал, так подходил к этой пустой, ярко освещенной улице с темными домами по краям и двумя удаляющимися фигурками посередине, что у меня слезы выступили на глазах! Я вновь и вновь вспоминаю нашу встречу, и больше всего перед глазами именно эта картина, как будто перспектива улицы сходится не на Красной площади, а где-то в другом, чудесном мире, который лишь наполовину выдуман, а на другую половину настолько реален, что более осяза-ем, чем даже настоящее. И, может быть, еще ее взгляд, когда она сказала: "Спасибо, что согла-сились нам помочь".
Что меня удивляет - как я умудрился с тех пор никому об этом не разболтать?! Более того, я как-то ухитряюсь не забыть убирать фотографию при любых ко мне визитах. Может просто еще не пришло время? Впрочем, как только у меня будут результаты экспертизы, я уж свяжусь с теми из моих друзей, кто заинтересован, как и я, найти доказательства, подтверждающие на-ши догадки. Не знаю, что мы сделаем потом, но пойду я до конца. Пусть попробуют меня оста-новить!
Ладно, с воспоминаниями покончено! Пора вновь приступать к работе. Я должен успеть закончить письма до того момента, как пора будет выходить в Сеть. А под утро хорошо пи-шутся всякие рассказки. Представляю себе ее лицо, прочти она мои бредни! Наверное, подума-ла бы, что я не совсем здоров.
Эту ночь спать мне уже, наверное, не придется, но я надеюсь выспаться завтра после обеда.